Название: Третья попытка
Жанр: заунывь
Рейтинг: G
Размер: 1361

...И не то чтобы Канда был и вправду верующим человеком, только в тот момент, когда прозрачные фигуры появляются на полуразрушенной арене Матила, он близок к тому, чтобы сказать вслух: «Господи!»
Канда крепче прижимает к себе искореженное тело Алмы, готовый и без Мугена драться до последнего – несмотря на то, что драться, в общем-то, больше не за что.
Фигуры выступают из каждой арки, выплывают из теней колонн, словно прятались там постоянно, поджидая именно этого случая, и обступают Канду. Сквозь их тела он видит ряды амфитеатра. Канда не знает, как поступить лучше: не вставать, выказывая врагу свое презрение (и внезапно провести несколько соответствующих позиции атак), или бережно опустить тело Алмы на песок – и броситься на призраков.
Канда остается сидеть.
Призраки склоняются над ним; он пытается пнуть ближайшего пяткой в голень, но нога, конечно, проходит сквозь цель. Канда не из тех, кто увлекается чтением таинственных историй на ночь, но даже у него такой поворот событий вызывает скептическое фырканье.
Фигуры вдруг начинают петь, и этот высокий чистый звук тем более странный, что у призраков нет ни ртов, ни вообще лиц.
Ему обещают помощь и утешение, и Канда, понимая, что может спокойно встать и пройти сквозь них, решает, что к этой песне стоит прислушаться. Он поднимается вместе со своей ношей и следует туда, куда указывают фигуры – в боковой тоннель, ведущий на нижние ярусы города.

Канда сидит у трехногого стола, подпертого стулом для равновесия, и неотрывно смотрит в противоположную стену.
Фигуры не появлялись с тех пор, как привели его в этот подвал и жестами показали, что тело Алмы следует оставить в комнате, а самому подождать снаружи.
Канда послушно опустил Алму на стол; то, что вытянутые до нечеловеческой длины руки Алмы свисали на пол, показалось ему ужасно неправильным, и Канда потратил несколько минут, пытаясь скрестить их у Алмы на животе. Призраки не мешали его действиям, а пальцы Алмы все равно торчали вверх, как обрубленные ветки. Канда отвернулся и вышел за двери.
Он сидел на полу у стены, не думая почти ни о чем: ему было сказано бежать в Матил, но никто не говорил ему, что нужно придумать, как вернуться. За стеной о чем-то шептались и пели фигуры, тонко и нежно, как, наверное, поют колыбельную. Раны Канды затянулись, но продолжали болеть, и еще хотелось пить, но пока что – терпимо. Нельзя было засыпать, ведь во сне можно было увидеть то, о чем, бодрствуя, Канда помнил так мало.
В пение вдруг вплелся голос, не похожий на все остальные – он не звучал человеческим, но и голосом «призрака» не был. Этот новый голос кричал, а не пел, кричал и кричал, пока Канда не решил, что с него хватит, и ворвался в комнату.
- Как ты мог, Юу, как же ты мог?! – сказала сидящая на столе большая, в человеческий рост, кукла – златовласая, с голубыми глазами. Казалось, что ее деревянный рот кривится от боли и обиды.
Канда прошел к столу, молча сел на свободный стул и уставился в стену. Стоило ли говорить ей, что он не знал, или это прозвучало бы непростительно глупо?
Может быть, он догадывался. И он позволил.
Канда безропотно смотрит в стену, пока деревянные кулаки Алмы барабанят по его плечам.

Канда рассказывает все, что знает о Матиле, скупо и быстро: рассказывать особенно нечего. Он бы и рад отвлечь Алму болтовней, только по части болтовни у него, если быть честным, никогда не клеилось.
Стеклянные глаза Алмы изучают серый потолок.
- Покинули город, как же, - говорит она (он? Она, он, потом снова она? Канда решает не вдаваться в детали, детали давно уже не играют роли). – Каменный город, построенный ярусами на огромном холме. Как он снабжался водой, скажи мне? Как они тут вообще жили, посреди пустынной земли? Мастера кукол! – в новом голосе Алмы звучит уже привычная Канде ненависть. – Да были ли они людьми?
Канда молчит, потому что не знает ответов. Но, думает он, если можно сознание и Чистую Силу мертвого экзорциста вложить в искусственно созданное тело ребенка, то почему нельзя эту же Чистую Силу и ускользающую душу впихнуть в куклу?
В конце концов, Чистая Сила творит и не такие чудеса, а Канда из рук вон плохо разбирается во всех этих штучках.
- Юу, - просит Алма, - отвяжи меня, чтобы я мог тебя убить.
У Алмы тоже проблемы с местоимениями, и, наверное, в новое тело попало немного Темной Материи.
Канда растягивается на полу. Теперь уже можно поспать, а после нужно будет найти воду.

Алма привязана к нему за запястье обрывком пояса, она покорно идет следом, одетая в бледно-голубое платье из вытертого атласа. Канда ждет, что в любой момент в него полетит поднятый с мостовой камень, или что сама Алма прыгнет ему на спину и попытается задушить. Это было бы некстати: он ужасно устал, а воды в городе действительно нет.
- Чем ты лучше Ордена, который даже мертвым не дает уйти? – твердит Алма, дергая за веревку. – Чем ты лучше Графа, призывающего покойников, Юу?
- Ничем, - не отвечает Канда. Он думает, что Алма просто обязана понять: столько лет, столько пустоты, другие тела, враждебный до последнего человека мир. Неужели то, что они наконец-то сбежали от Ордена – это мало?
Это больше не их война.
Алма все-таки бросается на него, и ее приходится повалить на брусчатку. Алма так легка, будто ее тело внутри полое; может, оно так и есть.

- Я устал, - говорит Канда, привязывая Алму к кованой ограде дома на нижнем уровне Матила. Он так много говорит и думает за последние два дня, как, наверное, никогда за прошедшие годы. – Прекрати орать на меня. Разве ты не этого хотела? Мы вместе, и нас не найдут.
Алма заливисто смеется.
- Юу, - говорит она, - поцелуй меня.
Канда пожимает плечами и прикасается губами к деревянной щеке.
- Полегчало? – интересуется он.
- Ничего не чувствую, - улыбается Алма (сочленения на лице движутся жутковато, но Канда видел вещи и похуже). – Как ты не понимаешь? Столько лет, столько боли и пустоты, столько ненависти – а теперь ничего не чувствую! Это сводит с ума.
- Чушь, - отвечает Канда и начинает отвязывать ее, чтобы продолжить путь. – Ты и до того была сумасшедшей, дурочка. Мне без разницы, как ты выглядишь. Вставай, нам нужно искать воду.
- Мне – не нужно, - откликается Алма, но встает.

Ручеек находится в долине – поток совсем слабый, но вода в нем чистая. Канда жадно пьет, набирая воду горстями, а Алма сидит на земле рядом, напевая что-то невразумительное. Последние несколько часов она не говорит с Кандой, не взывает к его совести, не пытается напасть со спины, будто что-то важное для себя решила.
Когда Канда заканчивает пить, ему – то ли от множественных телесных повреждений, то ли, чем черт не шутит, и впрямь от холодной воды – становится очень плохо. Он сгибается пополам и ловит ртом воздух, пытаясь перетерпеть приступ немилосердной боли в груди.
Алма в один миг оказывается рядом, гладит по плечам деревянными руками, шепчет что-то бессмысленное и нежное, обнимает – и боль отступает понемногу, прячется внутри, чтобы снова выползти в самый неподходящий момент.
Канда улыбается, по вновь приобретенной привычке:
- Ну что, есть смысл меня ненавидеть, идиотина?
Алма заставляет его положить голову ей на прикрытые подолом ветхого платья колени.
- Сколько еще? – спрашивает она.
Канда молчит, и Алма вдруг говорит то, чего он от нее ожидать никак не мог, - словно пересиливая себя, с отголосками прежней ярости:
- Тебе нужен Орден. Они тебе помогут. Только сперва уничтожь меня, потому что я – не могу.
Канда фыркает:
- Не говори ерунды.
Алма молчит недолго, а потом командует:
- Поднимайся, Юу. Нам нужно найти тебе еды. Я чувствую, что не могу отходить далеко от Матила. Мы должны отыскать призраков. Или хотя бы их записи. Или что угодно. И еще…
Канда слушает, с трудом представляя, что «еще».
- Тебе правда все равно, как я выгляжу? – спрашивает Алма, прикрывая стеклянные глаза веками-мембранами.
- Фиолетово, - откликается Канда, беря Алму за руку.
Он смутно надеется, что у жителей Матила есть на них какие-то свои планы, в конце концов, у всех всегда были свои планы на Канду Юу и Алму Карму, и это определяло существование. Определять существование самостоятельно – неподъемный крест.
Держа Алму за руку, Канда ковыляет в сторону ближайшей рощи.

Алма плакала бы, если бы могла, но может только охранять сон Канды. Когда с Темной Материей уходит большая часть ненависти, приходит отчаянный страх: что она будет делать, когда с лотоса упадет последний лепесток?
Ведь Алма снова, уже третью жизнь, не представляет себе, как вынуть из груди этот проклятый осколок Бога.

Какой страшный рассказ, какая пугающая безысходность. Не дай бог. Отдельное жуткое ощущение оставляет сама недоработанная деревянная кукла...

ЭТУ ЗАЯВКУ ВЫПОЛНИЛИ, ААААААААА!111111одиноднинодиндватристопицот
Автор. Это. Я щаз отдышусь, покурю, перестану прыгать по потолку и скажу по делу.
Потому что когда я дочитал, со мной случилось такое етическое счастье, что всякая адекватность куда-то пропала.

Так. Уффф.
Никакого ощущения безысходности, дарка, мрака и зауныви у меня не осталось. У меня осталось ощущение, что рассказ наоборот выруливает от жути хоть к какому-то будущему. Это первое, что бы я хотел сказать.
тот новый голос кричал, а не пел, кричал и кричал, пока Канда не решил, что с него хватит
- Юу, - просит Алма, - отвяжи меня, чтобы я мог тебя убить.
У Алмы тоже проблемы с местоимениями, и, наверное, в новое тело попало немного Темной Материи.
Канда растягивается на полу. Теперь уже можно поспать, а после нужно будет найти воду.
Канда ждет, что в любой момент в него полетит поднятый с мостовой камень, или что сама Алма прыгнет ему на спину и попытается задушить. Это было бы некстати: он ужасно устал
Эти фразы - вообще великолепны. Тут много великолепного, но эти сносят мозг.
Автор, у вас, простите за вульгаризм, совершенно задрочибельный Канда. Прямо-таки глаз не оторвать, сильный несчастный мужик с невероятным чувством ответственности. Я бы сказал, что это вообще самый лучший Канда (и в художественном смысле, и просто по-человечески), которого я видел в фиках эва. Просто шикарный. Видно, что автор его любит, и, о Господи, эта любовь отражается в тексте так, что и читатель начинает вашего Канду любить с первой реплики.
Ещё. Я не знаю, автор, кто Вы, но я расскажу вам забавную фишку: ещё месяца полтора назад я, обсуждаючи с камрадом эту заявку, говорил, что единственная первая фраза Алмы, в которую я при таком раскладе поверю - "Ю, сука, как ты мог". Идеальное, стопроцентное попадание... ну, пусть будет в моё личное видение ситуации. Но и отзыв пишу я, а стало быть, я просто говорю: это идеальное попадание.
Немного смазанными получились загадочные матильские жители, но фиг бы с ними - в конце концов, эта смазанность выглядит частью их тайны. Действительно, что у них там за планы - ни черта непонятно, но так ещё страшнее.
И самое болезненное.
Знаете, я когда открывал заявку, мне было стрёмновато. Потому что Алму-то уж точно практически никогда не пишут вхарактерно, хоть по-русски, хоть по-английски. То есть Алма-ребёнок иногда в фиках бывает ничего так, но во всех АУшках (во всех трёх с половиной!) про то, что он выжил, выходит либо страшная сумасшедшая гыка, либо совсем уж оосный ктоэтотчеловек-я его не знаю.
Так вот.
Пока я читал первые две трети, я себе говорил - "ну что, ну такая фигня, наверное, это канонично, а ты, Айзава, просто люто фапаешь на персонажа и это застит тебе канон; зато смотри, какой Канда и смирись, что Алма будет как в последних главах, - логика, сэр, с чего бы было иначе".
Но потом я дочитал до последнего абзаца и со мной случилась гимнастика для глаз: -___- >> о__о >>> О____О>>> *______*!!!!
Поднимайся, Юу. Нам нужно найти тебе еды. Я чувствую, что не могу отходить далеко от Матила. Мы должны отыскать призраков. Или хотя бы их записи. Или что угодно. И еще…
Обожи, у Алмы мозг встаёт на место!!1 Притом на то место, где ему полагается быть от природы! Аааааа, ну какое же счастье подарил мне этот отрывок - весь фик подарил, но этот отрывок в особенности.
ВЕРЮ. Прогон про еду и записи мог произнести только тот человек, который придумал, как бежать из шестой лаборатории и который ходил рассказывать спящим Вторым про майонез, который в перерывах между синхронизациями читал книжки, и говорил маленькому Канде "Хватит ныть", и перед смертью жалел Аллена, который, бедняга, ной, "я это чувствую". Верю, всем сердцем верю.
Ну и -
Он смутно надеется, что у жителей Матила есть на них какие-то свои планы, в конце концов, у всех всегда были свои планы на Канду Юу и Алму Карму, и это определяло существование.
это потрясающе классно по своей точности и безысходности.
Но я надеюсь, что ваши персонажи в итоге справятся, правда. Они могут. Они такие. Они пепелят напалмом. Уууууу, как же это прекрасно.
Я, на удивление, не заказчик, но ждал исполнения два месяца. Откройтесь мне, пожалуйста, я вам ещё в умыле расскажу, какой у вас отличный фик и почему.
да, я подозреваю личность исполнителя, но это не мешает мне пафосно просить его открыться!

и упоминание про "местоимения" (то есть я не понял, на каком языке они должны говорить, уж не на китайском ли?).
О! Я потом заметил. Что в реплике выше Алма не употребляет ни одного местоимения. Но я плюнул, списав на великую грамотность Канды. Вспомнил подходящее случаю слово "местоимение" - и им все описал.

. Насчёт Алмы не скажу, тут для меня немного внезапный скачок к осознанию себя женщиной - то есть я теоретически понимаю, что мало ли какое это вообще колдунство было, и в принципе, неизвестно, что произошло с несчастной душой Алмы, которую уже второй раз насильно возвращают, но, имхо, резковатый переход между тем, что мы видели по канону, и этим вот поведением
А для меня как-то вот "скачка к осознанию" не было. Просто тело, хоть неживое, но условно женское. Для Алмы, осознавшего в искусственном Втором свою прежнюю сущность, это, наверное, даже какой-то своего рода якорь. В общем, я как-то так это себе представляю.

Спасибо за коммент, продолжай анонимить!)

Медичка Шани, Aizawa, особенно Айзава, я вам свою благодарность так или иначе уже выстонал, скажу только - еще раз, - что такого охренительного коммента, как Айзавушка, мне никто сроду не писал. Слезы благодарности, рили.

Автор-уже-традиционно-служащий-пинком-для-следующего.

Сюр, дарк, пиздец, ня! Красиво и грустно. Бедный Канда, никак его не оставят в покое... Самый запомнившийся момент: кукла, вставляющая в волосы Канде цветок, и то, что Канда ей не мешает.

– Мудрость, можешь забирать его.
О! Обоснуй! Заебись же, отлично.

И вообще, дарк-пиздец-ня, понравилось. Как-то не могу на цитаты разобрать, что именно. Оно очень стройное в плане... как бы это правильно сказать? короче, все фразы равномерно поддерживают динамику. Не то чтобы пиздец нарастал - он и сразу пиздец, и в конце такой же. Очень даже рулит все вместе, как цельный сюр-хоррор.

А мне очень понравились оба текста. Каждый по-своему.
Первый - такой тягучий, неспешный, прямо чувствуется, как эти двое идут и идут, потому что им еще до не-света-но-покоя как до Луны. И сами они очень настоящие, потерянные, и реакции у них правильные. А последней фразой: Ведь Алма снова, уже третью жизнь, не представляет себе, как вынуть из груди этот проклятый осколок Бога, - меня протащило просто немилосердно.
Второй - резче, обрывистее, каждое видение - вроде и яркое, а вроде дымкой подернутое. И такой сюр, оооо! И обоснуй! Ай, у меня слова кончаются. Восхитительно же!

Lios Alfary, о, спасибо вам за комментарий. Особенно за то, что отметили последнюю фразу, она мне самому неприлично по кайфу, но пафосна же без меры, так что сомнительна. Вот. Спасибо, да.

Знаешь, чувак, хорошая фраза, я уже потом заценил. Ну, когда Айзава объяснил мне, про что она. >_< *я старый солдат и не знаю слов любви, явно* Но это я туплю, а фраза яркая!

Сердце мое. У меня нет слов. На этом месте я упал под тумбочку и засучил ногами. Не, я не над тобой, я над ситуацией и над "Айзава объяснил". *почему-то ВАЩЕ порвало*

нет, я щитаю, я просто обязан запостить это исполнение анонимно! х)

Название: Голоса
Бета: J.Raiden
Жанр: городская быличка, однозначно. А ещё тут три ау в одном. И развесистый обоснуй.
Рейтинг: и опять я не могу написать в этой строке ничего интереснее «PG за дарк, плюс Канда иногда ругается матом»
Персонажи кроме заявленных, ещё толпа народу
От автора: четвёртая (!) часть одного цикла (если третьей не будет, то третья)
Много косвенных цитат из разных источников и тупая пасхалка
Ещё от автора на всякий случай:
читать дальшеКата – несколько движений, связанных в одно упражнение, в японских боевых искусствах. В мечных тоже.
Канкана – етическая Феничка Обета у буддистов. Из семечек. Канон.
Кандины часы с лотосом – новелла Кацуры (которая про ведьму) говорит, что они показывают не совсем то, что все, включая аниматоров, считают. Мне кажется, это логично.
Коридоры Азиатского отделения очень запутанные.

1346 слов, и многие из них - в скобочках1.
…ещё успевает запомнить миг победы. Ещё успевает заметить то, как тихо становится вокруг – ни единого звука, правда что ли все заткнулись. Даже ноевский высерок, рубившийся с Фоу, отступил. Странно.
Он ещё успевает слегка удивиться торжествующему оскалу Графа, вдруг оказавшемуся прямо перед ним, и даже успевает оскалиться в ответ.
А потом Граф перестаёт ржать и начинает говорить. Каково это, спрашивает Граф, - убить того, кого искал так долго? Ответь, Канда Ю, мне очень нужно знать!
Я уже начинал беспокоиться, что ты и впрямь догадаешься, что к чему, почти поёт Граф. Ваш глупенький Аллен, он мог бы поведать тебе кое-что интересное про
(они возрастают в силе, когда убивают, это как закон или вроде того
но из этого уёбища даже акума получилась ненормальная
он становится сильнее с каждым ударом, который наносит)
эволюцию акума. Он рассказал бы тебе то, о чём не рассказывают на собраниях Ордена и в Научном отделе. Но ты заткнул ему рот,
(нельзя терять ни минуты)
и теперь мне придётся сделать это вместо него. Но мне совсем не сложно, что ты.
Граф говорит.
…То есть жирдяй, разумеется, лжёт, но только почему-то никто не возражает. Леверье что-то кричит, но Чан опустил голову и не открывает рта, и даже
(тётя призрак)
Фоу не произносит ни слова. Наверное, какая-то секретная магия ноев. Подчинение сознания и прочее дерьмо.
Скажи правду – посрами дьявола, смеется Граф, уже ступая в портал, открывшийся прямо в воздухе за его спиной, и кстати, почему ты так и не ответил на мой вопрос?
Последнее, что помнит Канда, - то, как поворачивается к сгрудившимся в кучку людям в белых перепачканных халатах, и слабое мерцанье оградившего их круга печатей. Кто-то вскрикивает, печати начинают светиться ярче, и хотя на Вороне, управляющем ими, нет маски, за кругом этого света его лицо неразличимо. Прошло девять лет, и всё вернулось на свои места, разве что Алма, лежащий на земле, уже не сможет крикнуть «Беги!» - впрочем, Канда и не собирается бежать. Кажется, он пытается отбросить
(поднять)
меч, но Муген вдруг становится очень тяжёлым, а пальцы точно врастают в рукоять.
Миг спустя из неё уже рвутся, обвиваясь вокруг запястья, тонкие огненные перья. Сначала холодные, они совсем скоро
(ещё раз, Тви, он может ещё, работай, давай)
начнут обжигать. Это ощущение не перепутаешь ни с чем, и за годы ты можешь отвыкнуть, но не забыть.
Падение – довольно точное название, думает он, пока пламя, текущее по его жилам, становится тьмой, а мир вокруг начинает медленно вращаться.
Потом мир заволакивает багровым, и больше Канда Ю не думает уже ни о чём.

(ещё, он может ещё)

… вокруг уже сумерки, и на небо высыпали белые колючие звезды. Он моргает раз, моргает другой. Обрывки сна послушно рассеиваются, смешиваясь с вечерними тенями. Чего другого, а теней тут до чёрта.
Впрочем, кроме теней, никто так и не появился.
В развалинах дурным, почти живым воем заходится ветер, и Канда впервые вспоминает о том, что на самом деле могло поселиться в городе за все эти годы. Раньше ему на ум бы не пришло беспокоиться о волках и гиенах. Теперь - встречу с хищниками вряд ли можно счесть неудачей. Канда чуть наклоняется вбок, удобнее пристраивая у себя на плече голову человека, с которым, насколько Канда его знал, над такой шуткой когда-то вполне удалось бы посмеяться.
Убитые акума распадаются в прах, это как закон или вроде того. Но из этого уёбища даже акума получилась ненормальная.
Стиснуть пальцы сильнее не получается, и Канда прижимает к себе Алму локтями и предплечьями. Обычно трупы тяжелее живых, но Алма на удивление легкий – выеденная дочиста скорлупа, разбитый сосуд.
Впрочем, он и есть.
Канда разворачивается, встает на колено, постепенно перенося вес на толчковую ногу, и осторожно выпрямляется. Канда поднимается так медленно и сосредоточенно, словно выполняет незнакомое сложное ката.
Когда остается только встать на ноги и сделать первый шаг, он наконец осознает, что все это время сидит неподвижно, упираясь голыми лопатками в стену и обнимая мёртвого Алму, как хренову невесту.
Впрочем, он и есть.
Канда встряхивает головой, отбрасывая с глаз слипшиеся, мешающие смотреть пряди, и начинает подниматься вновь.

Копать ничего не надо: здесь и так полно трещин, провалов и ям. Весь город – одно готовое кладбище.
Так что в итоге он просто выбирает из расселин достаточно глубокую и укладывает Алму на занесённое песком дно. Лица в темноте уже не видно, но от мысли о том, что сверху придётся класть камни, мутит. К счастью, почти сразу же Канда примечает поблизости тяжёлую гранитную плиту.
Наверное, откололась от стены. Если накрыть ею трещину, выйдет то, что нужно.
Наверное, полагается что-то сказать, но Канда понятия не имеет, что. Не молитву же читать. А остальное вроде бы сказано.
Вместо этого, перед тем, как придвинуть плиту, он вытаскивает из кармана канкана. Их полагается носить не снимая, - но также и не терять, а руку в бою могут отрубить. Что с канкана делают после того, как обет выполнен, Канда не узнавал. Но точно ведь не выбрасывают.
Поразмыслив секунду, Канда вкладывает браслет в когтистые окостенелые пальцы. Камень плиты после этого прикосновения кажется ему тёплым, почти горячим. За день, похоже, прогрелся.
Ветер усиливается.

(ещё раз)

…добро пожаловать домой, - говорит Комуи, прижимая к груди берет. – С возвращением.
Его узкие глаза неразличимо блестят за стёклами очков.
Канда смотрит в сторону, Миранда смотрит на Мари, Мари, естественно, не смотрит никуда, и Линали таращит глазищи за всех:
- Привет, мы дома, - и улыбается белыми губами.
Её ладони одновременно как-то странно дёргаются вверх, - может, обнять или ещё что,
(удержаться)
- но тут же замирают. Линали иногда вообще бывает ничего. Это семейное.
Уолкер, глядя в пол, молчит.

Никто особо не докучает Канде допросами – дело обходится обычным отчётом о миссии. То ли Ватикан находит показания учёных исчерпывающими, то ли все слишком заняты беготнёй вокруг Стручка.
А может, просто побаиваются.
Мало ли.
Когда Канда приходит сдавать отчёт, двое лаборантов в предбаннике смотрительского кабинета, как по команде, прекращают треп и принимаются пялиться на него. Канда с трудом сдерживается, чтобы не врезать хотя бы тому, что справа, по виду не такому сморчку, как второй.
Орден – большое болото: и не хочешь, а слышишь.
В итоге одному особо говорливому Канда всё-таки вышибает передние зубы. Поднимается шум, причины которого и вовсе не понять, - хмырю, считает Канда, очень повезло. Он так и говорит Риверу, явившемуся разбираться: кто пустил идиотский слух о том, что он в Америке то ли чуть не отверг служение, то ли вот-вот отвергнет, парой клыков не отделается.
После этого болтовня сходит на нет. Впрочем, скорее всего, Канда просто перестаёт обращать внимание.

…Единственное, чему он слегка удивляется, когда об исчезновении Стручка становится известно, - тому, как сильно этот побег потрясает остальных. С его точки зрения, ничего неожиданного не случилось.
- Статус Аллена Уолкера как экзорциста аннулирован до особого приказа. Отныне Уолкер официально будет рассматриваться в качестве члена Семьи Ноя.
Это Комуи объявляет всем, на экстренном собрании. По окончании собрания он просит Канду остаться и всё тем же ровным тоном сообщает, что Ватикан особенно рассчитывает на него, Ю Канду, во всём, что касается уничтожения Четырнадцатого - в случае, если последний попытается атаковать Орден, или дальнейших распоряжений. В приказе специально подчёркивается, что особенно. Остальные… ну, короче, остальные.
Смотритель умолкает, кажется, он ждёт вопроса. Или ещё чего-то. В коридоре кто-то глухо, сдавленно всхлипывает: Миранда, или Линали, или очкастый придурок из лаборатории. На самом деле это может быть хоть Крори, - Канда с трудом различает людей по плачу.
Так и не услышав ни слова, смотритель добавляет, что пока всё равно не стоит делать окончательных выводов – по крайней мере, до полного прояснения ситуации. В конце концов, он настаивает: Род Камелот есть Род Камелот, недооценивать…
- Этого дебила увела Род? – спрашивает Канда.
Комуи на миг опускает глаза, но голос его звучит спокойно и сухо:
- Не совсем так. Один из охранников очнулся чуть раньше и вроде бы видел, как они покидали здание. Кажется, Аллен нёс её на руках.

Канда возвращается к себе в комнату, садится на койку и несколько секунд тупо смотрит на стоящий на подоконнике корпус от водяных часов.
Запаянное стекло уже покрылось слоем пыли, но внутри вода по-прежнему чистая. Ни осыпавшихся лепестков, ни праха на дне, ни тем более живого цветка. Часы такие же, какими Канда нашёл их, вернувшись из Америки.
- На самом деле его там не было? – спрашивает он в пространство. – Это и есть ответ?
Пространство, разумеется, молчит. Ещё не хватало.

(ещё)

885… выстрелы, где-то неподалёку. Громкие, похожие на взрывы, - уровень первый, похоже, не больше. Канда оказывается за углом раньше, чем голос разума подсказывает ему, что теперь куда правильнее, услышав выстрелы, бежать от них, а не к ним. Раньше, чем он успевает послать голос разума к чертям свинячьим, Канда понимает, что грохот был всего лишь звуком осыпавшихся камней. Где-то просело не выдержавшее сегодняшнего ветра перекрытие.
В городе нет никого, кроме ветра, пауков и растрескавшегося камня. Погоня так и не появилась, и это может означать что угодно.
К примеру, что в Северо-Американском отделении к этому времени уже не осталось никого, кто мог бы её послать. А прочим в Ордене сейчас не до того, чтобы за кем-то гнаться.
Или ошмёткам группы и учёным удалось уйти через Ковчег и укрыться в Центральном штабе, но зато потом не осталось Стручка. В каком-нибудь любом смысле.
Можно даже представить, что и Уолкер выжил и не покинул Орден. Допустим, его не трогают, потому что боятся лишиться порталов и ещё одного бойца.
Или он ранен и без сознания.
Или просто ещё не раскололся.
К нему, Канде Ю, это теперь не имеет никакого отношения. К нему вообще мало что теперь имеет отношение. Но на открытом месте ночевать всё равно не хочется, как и лезть в первую попавшуюся дыру, свод которой грозит обвалиться в любой момент.
Он слишком верен своим привычкам, и привычка выживать в этом смысле ничем не отличается от других. Должно пройти время, чтобы от неё избавиться.
Над головой воет уже даже не по-волчьи, а по-человечески. Воет, и смеётся, и тявкает, и вроде даже что-то говорит.
Все эти каменные коробки, сверху донизу в щелях и окнах, проводят звук, как черти. Похожее было в Израильском ущелье-как-его-там. Тогда Тидолл долго охал насчёт «волшебного хорала нечеловеческих голосов», но никакой Чистой силы в ущелье не оказалось всё равно. Только жара, грязь и скорпионы.
Идиотский хохот взрывается вдруг совсем рядом – нет, не ветер, думает Канда, всё же какие-то местные птицы. Ветер так выть не может. Ещё он думает: лучше бы он был сейчас в Израильской пустыне.
Ветер швыряет в него горсть песка.
Он вспоминает о «правиле лабиринта»,
(в этих коридорах можно заблудиться, многие уже попадались, так что запоминай, сворачивать надо всегда…)
уже свернув несколько раз как попало. Всякое представление о направлении пропало где-то час назад. В этом городе всё время приходится то подниматься, то спускаться, в итоге Канде начинает казаться, что он кружит по лестницам огромной башни.
Вопрос: почему из всех более или менее скрытых мест на земле он назвал богом проклятый и дьяволом обосранный Матил?
Ответ: потому что «место нашей первой миссии» - это охрененно сложный код. Если бы их с Уолкером услышали, то в жизни бы не догадались, где искать. Особенно при орденской отчётности.
Ответ: потому что здесь ярусы, и подземные катакомбы, и коридоры, в которых можно прятаться до посинения. Уроду с куклой удавалось же столько лет.
Ответ: потому что в случаях, когда все нормальные люди вспоминают в разных сочетаниях мать, знакомые с Книжником вспоминают байки Книжника. На самом деле он поверил чёртову Кролику, одно время пиздевшему насчёт здешних мест какие-то чудеса, - про невидимый народ, про колдунов и ещё…

(ещё)

- Ему не нравится, - разочарованно вздыхает голосок совсем близко. – Ему ничего не нравится! Зачем он держит у себя в голове вещи, которые не нравятся ему самому?
Голосок рассыпается жалобным хныканьем, и второй, пониже, тут же начинает гудеть что-то утешительное.
- А где другой? – шелестит третий. – Почему сейчас ты не привёл его с собой? Мы скучали о нём.
«Мы так скучали о нём.»
«Мы бы спели ему снова.»
Наверное, все жуткие твари в мире скучают об Уолкере. Чем жутче – тем сильнее скучают. К этому уже пора привыкнуть.
«Мы бы нашли лучших певцов. А ты, случайно, не желаешь послушать?»
- Разумеется, не желаешь, - печально качает головой ребёнок. Оказывается, рядом с ним стоит ребёнок, подумать только. - В юности совсем не ценишь музыку по достоинству. Этому учат лишь годы. Долгие, очень долгие годы…
Пацану на вид лет восемь, может, десять – не больше, но точнее не определить: черты смутные, расплываются, словно отражение на воде. Он парит, не касаясь ногами плит.
И он явно настроен потрепаться. Книжники очумели бы от счастья оба.
- Стру… Уолкер зато больно древний, – вяло огрызается Канда. Призраков ему случалось видеть и раньше.
Пацан тонет в своём расшитом балахоне, в который легко можно засунуть ещё троих таких же. Сквозь него просвечивают кусок стены и мостовая.
- Я не знаю, кто есть Струолкер. Но тот, о ком я говорю…
А. Ну да.
Усталость вдруг наваливается пудовым походным мешком. Канда прикрывает глаза, жалея о том, что заснуть во сне невозможно. По крайней мере, у него никогда не получалось.
(почему вы пришли именно сейчас)
- Почему снаружи всегда приходят лжецы? – скорбно вопрошает собеседник. Он стал выше, голос у него звонкий и срывается, он младше самого Канды всего лет на пять. – В прошлый раз с тобой явился древний Музыкант, прикидывавшийся мальчишкой. В этот ты принёс мёртвого демона, который на самом деле мальчишка, который на самом деле женщина. Кто будет следующим? У вас там как, все притворяются не теми, кто они есть?
Если всё, на что способны хвалёные здешние жители, это копаться в чужих мозгах, являться во сне и трепать языком, могли бы и не прятаться. За стенами таких хватает.
- Ну что ты, - немедленно отзывается призрак, хотя Канда не произносит ни слова. - Лала, ты же помнишь Лалу? Её создатель - я. Ты помнишь, как она пела?

778Расшитые одежды ниспадают с его широких плеч правильными тяжёлыми складками, из-под сползшего капюшона выбиваются тёмные жёсткие пряди, в которых еле заметно серебрится первая седина. Здоровенный мужик, но не воин, - скорее, мастеровой.
Призрак явно ждёт чего-то в ответ – восхищения своим искусством, может быть. Ему бы с учителем пообщаться, думает Канда.
- Не помню, - отрезает он. – Нам была нужна её сила.
- Но вы же три дня и три ночи слушали колыбельную, - не унимается призрак. - И вы защищали её от акума. Мы в городе всё же терпеть не можем акума. С тех пор как я увел мой народ в тень, нам нет смысла их страшиться, - но так мерзко…
Старик опускает длинные и белёсые, похожие на плесень, ресницы. Долгая борода старика колеблется на ночном ветру, как клочья тумана. Впрочем, она и есть туман, как и весь старик.
- Прости мою неучтивость.
- Я тоже не люблю акума, - Канда усмехается, – не поверишь.
И повторяет, пресекая тему:
- Нам была нужна Чистая сила.
- Чистая сила, - повторяя, призрак тянет, тянет это словосочетание, - вот как вы её называете. Так, да. Чистая сила…
Во сне или не во сне, Канде не нравятся мечтательная проникновенность его тона. Он не Кросс и не Уолкер, и он не читает в душах монстров, но ему всё равно не нравится.
Краем глаза он видит, как сморщенные, в серебряных кольцах, пальцы шевелятся, то ли поглаживая что-то невидимое, то ли чертя в воздухе какие-то знаки.
(это хорошо, что вы пришли именно сейчас, это нам повезло)
- Вы забрали её. Забрали и вложили в какое-нибудь оружие. Война - это важно. А я бы хотел ещё раз… прикоснуться… поработать… Но вы взяли её, чтобы сражаться, и больше её не вернуть.
Взгляд светлых, как стекло, глаз – умный, тоскливый и жадный.
Призрак тянется к нему, сквозь узкую желтоватую ладонь легко просматривается чёрно-белый узор плиток.
- Хочешь, я скажу тебе кое-что важное?
- Нет, - отвечает Канда.
Не то что бы он думал, что призрак собирается вступить в бой или схватить его и начать жрать заживо, как делают монстры в глупых страшилках.
Похоже, тот действительно хочет просто положить руку ему на плечо.
Именно поэтому напряжением всех сил он

вы забрали её и сделали оружием, мальчишки любят оружие и всегда ломают игрушки, вы всё надеетесь победить в войне с ним, малолетние глупцы, не видящие дальше своего носа, вы разрушаете всё, что попадается вам на пути, и других, и самих себя, а он смеётся над вами смеется

выдирается из этого сна, точно из зыбучего песка,

он предлагал нам высокую цену, о, высокую, – но мы не хотели быть на его стороне, мы хотели только жить вдали от войн, и создавать кукол, весёлых кукол, умеющих петь, и мы отказали ему, как и тем, другим; и все отступились от нас, и он сделал так, что реки потекли ядом, солнце обратилось в тьму, а дети и куклы начали сходить с ума - тогда мы ушли, ушли глубоко, туда, где он не мог настигнуть нас, потому что есть магия более древняя и тайны более глубокие, чем…

стараясь не услышать,

глупец, он забрал лишь малую часть, умение мастерить жалких железных чудовищ без мысли и голоса, которую ему швырнули, как кость псу, - а взамен мы обрели время, и обрели убежище, мы все эти годы хранили знание и не отвергаем отверженных, мы познали многое и принимаем всех, не требуя платы

как там, на дне, голоса обещают ему: если он только захочет, он сможет даже забыть.
Всё забыть.
Всё-всё, честно.

При мутном утреннем свете переулок, где заснул Канда, выглядит куда короче, чем в темноте. Ветер почти улёгся, превратившись в слабый, тонко свистящий сквозняк, и боль в мышцах стала глухой и почти терпимой.
Ни Вороны, ни акума так и не появились.
А Лави не ошибался тогда. Его долбаные книжки не врали. В Матиле действительно живут невидимые бессмертные чародеи. Не участвующие в войнах. Знающие об акума куда больше, чем сам Тысячелетний Граф.
Прямо сейчас они наверняка бродят где-то неподалёку. Когда-то давно они купили себе покой и знание – ровно такие, каких заслуживали. У них прозрачные руки и светлые хищные глаза.
Они действительно принимают всех.
Вопрос: как скоро ему снова придут предлагать приют? Сразу, как стемнеет, или даже раньше?
Вопрос: как долго ему хватит сил отказываться?
Вопрос: как долго продержится Стручок?
Серые башни и стены постепенно выступают из утреннего тумана, смыкая круг.
Внезапно до него доходит, на что именно так сильно смахивает Матил. Должно быть, похоже будет выглядеть Уолкеров Ковчег, когда Музыкант этого Ковчега сдохнет.
Сквозняк гоняет по растрескавшейся мостовой сухие мотки «перекати-поля», как кошка – клубки шерсти. Их явно нанесло с пустошей за городом, и это доказывает, что окраина должна быть где-то неподалёку.

15152.

Сначала он старается двигаться осторожно и неторопливо. Ходить по улицам в темноте непривычно, ходить по улицам непривычно, да и просто ходить – как-то непривычно тоже.
Впрочем, довольно быстро он понимает, что если даже помчится вперёд, не разбирая дороги, то вряд ли сломает ногу или ухнет в какой-нибудь подвал и не сможет выбраться.
Это было бы неправильно.
Сначала он часто останавливается, - осматриваясь или просто разглядывая немигающими глазами звёзды, мысленно соединяя их линиями в картинки. Ни одного созвездия он по-настоящему не помнит.
Иногда звёзды на мгновение заслоняет тень, что-то большое проходит неподалёку, чтобы скрыться в сумраке улиц. Город не пуст, особенно сейчас – но то, что обитает в городе, для него безвредно. Малые и огромные существа, не имеющие имён на человеческих языках, равнодушно скользят мимо: может быть, они не питаются такими, как он. А может, считают его за своего.
Иногда он машет им вслед, - просто так.
Тревога приходит только утром. Не тревога даже, а нетерпение, которое гонит его вперёд, мимо растрескавшихся колонн, мимо чёрно-белых, в клеточку, домов, по узким кривым улицам и лестницам. Звук шагов отдаётся от стен далеко-далеко, этот город полон эха, ветра и голосов. Город - музыкальная шкатулка под стеклянной крышкой неба.
Где-то он уже видел похожие улицы и лестницы, совсем-совсем белые, без трещин в стенах, с целыми окнами, они быстро мелькнули и исчезли. Кажется, тогда тоже надо было торопиться. Может, это приснилось?
Он спал так долго, он видел много снов – в основном, не очень хороших. Здорово, что он почти все их забыл.
Теперь он сомневается, что вообще умеет спать.
Времени у него остаётся всё меньше, он чувствует это, обходя ярус за ярусом, квартал за кварталом, улицу за улицей. Сначала эти поиски довольно бестолковы, но так продолжается совсем недолго. Что-то подсказывает ему: если сворачивать только направо (или только налево), не пропуская ни одной развилки, то не заблудишься и не будешь постоянно проходить через одни и те же места.
Кто-то когда-то учил его ориентироваться в запутанных переходах. Наверное.
На нижние уровни он пока не спускается – не потому, что оттуда несёт холодом и сладковатой гнилью, он всё равно не ощущает запахи и температуру по-настоящему. Просто того, что ему нужно, там наверняка нет.
Иногда приходится карабкаться по выступающим кирпичам, иногда – пролезать в щели в стенах, давно уже не ограждающих ничего, кроме развалин. Хорошо, что он маленький и лёгкий: удобно. Зато одежда неудобная, постоянно путаешься в дурацком подоле и за всё цепляешься рукавами, - а снять неловко. Может быть, тут принято так ходить.
Город не пуст, он слышит его голоса и чувствует его взгляд.
Волосы тоже цепляются и лезут в лицо, но они ему, по крайней мере, нравятся: светлые и волнистые, разве что слишком длинные.
Нужно спешить.
Под вечер следующего дня какая-то из улиц, плавно спускающихся от главной площади, выводит его к городской стене.
Он понимает, что наконец нашёл того, кого искал, когда земля вдруг вылетает у него из-под ног, а улица переворачивается вверх тормашками. Миг – и он лежит на мостовой, глядя в глаза человека, который удерживает его запястья над головой так, будто он собирается вырываться.
Зрачки у человека широкие-широкие, но всё равно видно, какого цвета радужки: не серые и не голубые, а как каменистое дно холодного ручья в хороший день, когда в воде отражается синева.
Несколько минут человек изучает его взглядом, по которому вовсе не скажешь, что он не принадлежит слепому. Потом кончиками пальцев свободной руки проводит по его щеке, это усиливает сходство. Пальцы легко скользят по гладкой поверхности.
- Ты кто? - голос у человека хриплый и тоже холодный, совершенно не мелодичный.
Это так здорово. Вообще всё здорово.
Он несколько раз кивает на всякий случай.
- Не акума, - сообщает человек словно сам себе. – Ты не живое? Отвечай!
Он бы рад ответить, но не знает, что. Ему остаётся только таращиться на человека и улыбаться.
Пока он обдумывает, что сказать, слова слетают с губ сами:
- Хочешь, я тебе спою?
Он не знает, почему произнёс именно это – петь у него нет никакого желания.
Он вообще сомневается, что умеет это делать.
А человек - так же внезапно, как напал – после этих слов вдруг отпускает его и легко встаёт, а потом вдруг отворачивается (офигеть хвост, думает Алма, надо сделать такой же) и быстро-быстро уходит вниз по улице, туда, где в полуразвалившихся воротах видно рыжее закатное небо.
Алма тоже поднимается на ноги и бежит за ним, на ходу вытряхивая из волос песок.
- Эй, - время от времени негромко зовёт он. – Э-эй.
Никакого ответа не следует. Слышно, как глубоко внутри стены потрескивают, - вечер, должно быть, воздух становится холоднее. Слышно, как поёт город.
Шагать молча скучновато, от нечего делать Алма пинает перед собой круглый камушек, пока тот не застревает в какой-то трещине напрочь. Выковыривать уже некогда, и Алма просто идёт вперёд.
- Эй! Ну…
Сначала ему кажется, что имя человека, которого встретил, он вспомнит вот-вот - легко и просто, как вдруг всплыло у него в памяти его собственное, а он даже не заметил сразу. Но нет. Не получается.
- Изыди, - вдруг говорит человек.
- А?
- Сгинь. Свали нахрен.
Ветер послушно уносит отзвук этих слов, развеивая где-то над пустыми кварталами.
Алма уже знает, что может двигаться и совершенно бесшумно, но сейчас нарочно шаркает ногами, - чтоб было слышно: он здесь.
- Тебе что, уши забыли приделать?
Он мотает головой, впрочем, человек этого всё равно не видит: он же так и не оглядывается. Наверняка, если бы Алма всё-таки вспомнил его имя, дозваться было бы проще. Но как он ни старается, слово неуловимо.
- Не ходи за мной. Возвращайся в город или откуда ты там. К тем, кто создал тебя.
Человек наконец останавливается и носком сапога проводит по пыли черту. Подошва от сапога отстала в двух местах, скоро, наверное, отвалится.
Алма с интересом наблюдает.
- Видишь? – говорит человек. – Кто переступает такую черту, тех я убиваю. Голыми руками беру и убиваю прямо на месте. Кто бы они ни были. Это понятно?
Он ещё раз отчёркивает свою границу, чтобы было повиднее, и ускоряет шаги. Алме вдруг становится смешно. Всё ещё хихикая, он перепрыгивает через жалкую линию и бежит за человеком. Его огромная тень несётся рядом с ним, растягиваясь по песку и по стенам. Руки у неё длиннющие, жуткие, и растрёпанные волосы полощутся за спиной, как куцые крылья. Это тоже забавно.
Но смешнее всего то, что идущий впереди, похоже, действительно не боится.
- Эй!
У каждой куклы есть свой человек. Так уж положено.
Правда, не все люди любят играть в куклы. Если тебе попадётся именно такой, то пропадает весь смысл. Зачем нужна кукла, с которой не хотят играть?
А вот если человека нету, пока не нашлось или, допустим, он внезапно исчез, – тогда другое дело. Жалко и грустно, но можно искать, ждать, надеяться, и в итоге обязательно найдёшь того, кто захочет с тобой подружиться.
Потому что это правильно.
Потому что в этом городе исполняются все желания.
- Эй, - зовёт Алма рассеянно, изо всех сил напрягая память. Он ведь должен сделать всё, что сможет, так?
Никто же не говорит, что куклы из Матила обязательно убивают тех, которые их отвергают. Можно и не убивать, если не хочется. Можно вернуться обратно и сколько угодно жить в городе, который принимает всех и не отвергает никого.
Он думает о тёмных улицах, и о музыкальных голосах, которыми здесь разговаривает ветер, и о тенях, заслоняющих звёзды. Он представляет себе, какими они покажутся, если бродить среди них вечно.
Тем временем стены всё ближе, ещё немного, и, миновав пролом, человек покинет город. Там его будет уже не догнать.
Но пока человек здесь, ему совершенно не стоило бы поворачиваться спиной к тому, кто его зовёт.
Пока они оба в городе, силы… не равны. Это его город. Его тут…
что?
твою мать, что?
Далёкая мелодия - сквозняк, шорохи, эхо - вдруг кажется ему противной. Как сытое рычание.

(не надо, - смеётся она, не слишком усердно пытаясь вывернуться из обнимающих её рук. – потом. опоздаем же. опозда... ем... не)

(не надо, - стоя в проходе между койками, он улыбается, улыбаться необходимо, тех, кто много плачет, никто не слушает, им только делают уколы, от которых кружится голова и трудно читать. – профессор, не надо, он ещё со вчера плохо себя…)

(не надо! Алма, нет, -
мужчина в белом поднимает руку ко лбу, правое стекло толстых его очков покрыто трещинами, светлая чёлка с этой стороны намокла и потемнела, и самое плохое в этом всём не то, что Алма знает, почему белый заслоняет эту дверь, – самое плохое, что он узнаёт отражение в левом, целом, стекле)

От злости он по привычке дёргает себя за прядь волос у виска, - но, конечно, боли нет, шёлковый кукольный локон стекает по ладони и не щекочет.
Дурацкие сны. Хочешь вспомнить важное, а вместо этого в голове одни дурацкие сны. Человек уйдёт и оставит его одного, человек совсем близко от выхода – вот что важно.
Там до него будет уже не добраться - вот это важно.
Нет времени страдать ерундой.
Хватит.
Он не может заставить себя остановится и поэтому заставляет себя упасть. Для верности.
- Уходи, пожалуйста, - говорит он негромко, а потом его голос взлетает до крика, – беги скорее!
Он сидит на мостовой, цепляясь фарфоровыми пальцами за выступы камней, и кричит изо всех сил. Он пытается перекричать собственный страх, и обиду, и мелодию, от которой звенит в ушах, но больше всего – то, что гонит его вперёд:
- Беги!

Человек останавливается и застывает как вкопанный.

(ещё раз)

Прочитала на одном дыхании, и сразу, дыхание же не переводя, прочитала ещё раз.
Оффтопом: я безумно люблю первые две части цикла, но сразу об этом почему-то не сказала, а потом вроде как неудобно, так что теперь хоть как-то исправляю упущение. Спасибо за те два "однострочника" *___*

И отдельное спасибо за эту часть, так круто же.
очень-очень верибельные и вхарактерные персонажи. меня как вынесло ещё на вопросе Графа и этом его "Ответь, Канда Ю, мне очень нужно знать!", так и не отпускало до конца. в этого Канду верится при любом раскладе. я сначала хотела выбрать какие-то цитаты, но потом поняла, что их в таком случае получится слишком много.
обоснуи про то, откуда у Графа акумы, и сходство Матила с Ковчегом - потрясающе. как и сам Матил, с его призраками, подземельями и ночной жизнью.
а кусок про Алму - я опять как-то даже не знаю, что именно выделить: как Алма идет, как Алма ощущает прикосновения, как Алме "вообще всё здорово", как он думает про "офигеть хвост", как вспоминает свое имя, а потом вот это вот "твою мать, что?" и флэшбеки в скобочках, и "сытое рычание" (на этом Матил становится действительно пугающ, как по мне), и последний кусок, ух.
и запутанные коридоры Азиатского отделения, конечно же.
о, и про скобочки: очень понравилась композиция, что скобочки, что в целом разделение на две части.
вообще, текст захватывает и создает ощущение (ну, у меня, по крайней мере) какого-то равномерно движущегося дарка, который местами будто ускоряется, как вот в самом конце.

*и полуоффтопичная тупая радость* ыыыы, черта в пыли полуотвалившейся подметкой, ыыы. а в таком Матиле вполне может жить и шпинатный монстр

Helza
пожалуйста, рад, что нравится. и если легко читается, отдельно рад.

безумно люблю первые две части цикла, но сразу об этом почему-то не сказала, а потом вроде как неудобно
неудобно - это определенно зря.)
спасибо!

запутанные коридоры Азиатского отделения, конечно же.
это канон, а не я придумал. там лабиринт пещер у них.

обоснуи
о, вот обоснуи я сам тут люблю, спасибо, что отметила. *_*

*ходит-нудит* где мой зокаааазчег...

Такое странное ощущение от текста. Действительно, читается на одном дыхании, не хочется отрываться. Концепция Матила вызывает очень бурные эмоции, мол, ыыыы, ААААААА, АААА, ВАУ, бля, чувак, АААа, ЫЫЫ, охуеть. В общем, невероятно круто. И "необязательно убивать человека, который" и "беги!", и все, что касается темы акума и перенятого Графом передового опыта. Фапал люто.
И заклины в новой личности Алмы тоже безумно понравились, очень верится.
И город-лабиринт, со штуками вроде обваливающихся сводов и "наверное, там окраина" - он потрясающий. Безнадежно потусторонний.
Еще мне очень понравился ряд цитат, если автор не против, я под кат сброшу.

сборочкаОтвет: потому что «место нашей первой миссии» - это охрененно сложный код. Если бы их с Уолкером услышали, то в жизни бы не догадались, где искать. Особенно при орденской отчётности.


Наверное, все жуткие твари в мире скучают об Уолкере. Чем жутче – тем сильнее скучают. К этому уже пора привыкнуть.
аввв

В прошлый раз с тобой явился древний Музыкант, прикидывавшийся мальчишкой. В этот ты принёс мёртвого демона, который на самом деле мальчишка, который на самом деле женщина. Кто будет следующим? У вас там как, все притворяются не теми, кто они есть?
(ааааыыыыы)

глупец, он забрал лишь малую часть, умение мастерить жалких железных чудовищ без мысли и голоса, которую ему швырнули, как кость псу, - а взамен мы обрели время, и обрели убежище, мы все эти годы хранили знание и не отвергаем отверженных, мы познали многое и принимаем всех, не требуя платы
вот тут я это, ну, выдохнул

- Изыди, - вдруг говорит человек. - А? - Сгинь. Свали нахрен.
просто нравится, даа

- Видишь? – говорит человек. – Кто переступает такую черту, тех я убиваю. Голыми руками беру и убиваю прямо на месте. Кто бы они ни были. Это понятно? Он ещё раз отчёркивает свою границу, чтобы было повиднее, и ускоряет шаги. Алме вдруг становится смешно. Всё ещё хихикая, он перепрыгивает через жалкую линию и бежит за человеком.
Бадди!

Но что-то такое странное при всем восторге: Канда мне не понравился. Не, не в смысле, конечно, "кто этот Вася", а в смысле, что именно к вот так выписанному Канде я не испытываю симпатии вообще. Концепция мне ясна и, в общем, близка (и даже, наверное, любима): идет заебанный мужик с тяжелой судьбой и долго, подробно, старательно расставляя пуанты в конце периодов, думает обо всех почти что матом. Это мне такое нравится, это круто. Но почему-то именно в случае с Кандой, хоть он в каноне и бесится, и орет, и ругается часто, не вызывает полного приятия лично у меня. Хотя, конечно, вполне себе поведенческий вариант. Что-то такое.
Зато за счет этого приема еще сильнее разграничиваются образы и пов-ы, еще завершеннее становится композиция.
Чисто композиционно, кстати, скобочковые фразы меня проперли только в половине случаев, но это, наверное, можно списать на вкус и цвет фломастеров, вряд ли это как-то связано с фунциональной неоправданностью приема.

Вот. Спасибо огромное за выполнение моей любимой-дорогой наболевшей заявки))


техническоеБлоху раздавить модерским правом?

Впрочем, корее всего, Канда просто перестаёт обращать внимание.

Концепция Матила вызывает очень бурные эмоции, мол, ыыыы, ААААААА, АААА, ВАУ, бля, чувак, АААа, ЫЫЫ, охуеть.
^_______^ Автор ооочень старался.
Я же говорил, ты увидишь Всю Мощь моего фапа на пустые города и нёхов в них!
И места, которые ты выделил, я тоже сам люблю. И хорошо, что динамично.
Вообще я тебе оффтопично скажу, что я что-то совсем перезаморочился с этим фиком, у меня до сих пор голова тяжёлая.

идет заебанный мужик с тяжелой судьбой и долго, подробно, старательно расставляя пуанты в конце периодов, думает обо всех почти что матом.
Слушай, я действительно не уверен, что правильно понял твою мысль. Он думает не почти матом, местами так прямо матом, а ты мне всё-таки скажи как-нибудь чуть-чуть яснее, что именно расходится с твоим восприятием?
А то у меня версий много может быть, я не буду гадать, вдруг не угадаю. А мне правда хочется знать.

со скобочками там понятно что: скобочки там, где условно сон, и там, где наслаиваются всякие разные штуки в памяти. тут уж я ничего не могу сделать, мне оно там было надо.
что спасибо, ну что спасибо, я вокруг этой заявки третий месяц хожу. см. лог про Эпическую Фитюльку!
тебе спасибо, мне было ужасно интересно, что ты скажешь, и я как-то даже нездраво переживаю за текст.

ну дык же!прибей блоху обязательно, добрый модераторский произвол!

Слушай, я действительно не уверен, что правильно понял твою мысль. Он думает не почти матом, а местами прямо матом, а ты мне всё-таки скажи как-нибудь чуть-чуть яснее, что именно расходится с твоим восприятием?
Это, я дебил. Мне нравится концепция вообще. Мне не нравится она в конкретном приложении к конкретному Канде. Вот. Видимо, особенности восприятия конкретного Канды конкретным мной. чисто конкретно))

мне доставляет от самого словосочетания Эпическая Фитюлька, ты что))

Мне не нравится она в конкретном приложении к конкретному Канде. Вот.
Ну... хорошо.
То есть я всё равно не отстану и таки спрошу прямо, как я всё равно не понял. Тебе не ня вообще обсценная лексика у данного конкретного персонажа? Или у тебя получилось впечатление, что персонаж ругается именно потому, что щаз я употреблю дебильную формулировку действительно хочет злобно выругать всех, к кому её применяет?

Тебе не ня вообще обсценная лексика у данного конкретного персонажа? Или у тебя получилось впечатление, что персонаж ругается именно потому, что щаз я употреблю дебильную формулировку действительно хочет злобно выругать всех, к кому её применяет?
Нет, мне ня ненормативная лексика к Канде. Просто мне ее, как и просто злобной ругани, показалось слишком много. Как-то так.

И я не уверен в способенности Канды (а это его пов) расставлять такие саркастические пуанты в конце смысловых эпизодов. Ну, вот к примеру

- На самом деле его там не было? – спрашивает он в пространство. – Это и есть ответ? Пространство, разумеется, молчит. Ещё не хватало.
Сама по себе фраза очень крута, но мне не верится, что ее подумал Канда.

Извини, если снова непонятно, что я хотел сказать. У меня риборн головного мозга, это, наверное, как-то сказывается на возможности изложения суждений.)

У меня риборн головного мозга
You. Тell. Me. Ха!
читать осторожно!Куфуфу.

эту фразу я поясню просто потому, что знаю, какя не уверен в способенности Канды (а это его пов) расставлять такие саркастические пуанты в конце смысловых эпизодов. Ну, вот к примеру

- На самом деле его там не было? – спрашивает он в пространство. – Это и есть ответ? Пространство, разумеется, молчит. Ещё не хватало
Эмм, для персонажа это не сарказм. Вообще.
Это чувак спокойно констатирует, что вот только этого ему и не хватало, - чтоб из пустоты ответили. Такой вариант он рассматривает как реальный. Чувак всю жизнь галлюцинации видит, и на этой почве его однажды чуть было не усыпили. Причём при данном раскладе это точно была бы галлюцинация, а не призрак.
А сарказм это был для автора, потому что отсылка к первому драбблегу из того же цикла, но автор, он же сам себе автор. А так никакого сарказма нет.

Вот остальное - я даже спорить не буду. То есть если такое впечатление сложилось, то или я всё-таки неудачно речь передал, то ли разница в восприятии. Если к чему-то в тексте надо прикладывать автора, чтоб он комментировал, значит, автор самбаклан.
В любом случае, тебе огромное спасибо и за отзыв, и за заявку, я рад за всё остальное ужасно. Правда.

Aizawa Пхе!Во имя экстрима!!!

Чувак всю жизнь галлюцинации видит, и на этой почве его однажды чуть было не усыпили
О, ага. Я как-то этот момент не учел. Спасибо, теперь оно по-новому воспринимается.

Тебе спасибо. Все остальное, лол)